Любопытным явлением в литературе и языкознании является авторский перевод. Примеров, когда автор владеет иностранным языком на уровне билингва, достаточно много: Владимир Набоков, Иосиф Бродский, Леся Украинка, Карло Гольдони и многие другие. Сегодня в объективе нашего внимания Сэмюель Беккет – родоначальник театра абсурда, лауреат Нобелевской премии за «новаторские произведения в прозе и драматургии, в которых трагизм современного человека становится его триумфом».
Почему французский?
Беккет писал на родном английском и «приемном» французском. Он приехал в Париж в возрасте 22 лет, чтобы преподавать английский в престижной École normale. Париж того времени был литературным сердцем интеллектуального мира, и Беккет довольно быстро примкнул к его мощной артерии также ирландского происхождения под именем Джеймс Джой. Первое произведение Беккета на французском появляется в 1945 году после войны и движения Сопротивления, и с тех пор он пишет на двух языках по принципу «переведи себя сам». До 80-х годов он использует оба языка для написания стихотворений и пьес, но что касается рассказов и романов – в течение трех десятков лет беккетовская проза рождается только на французском. Отвечая на вечный вопрос: «Почему?», Беккет давал разные ответы. Потому что на французском легче писать, не придерживаясь стиля. Потому что на английском он переходил на стихи – просто не мог удержаться. Потому что он стремился еще больше обеднить свой слог, и французский ему в этом здорово помогал благодаря the right weakening effect.
Преимущества и мýки авторского перевода
Для нас самопереведенные произведения Беккета представляют огромнейший интерес. Автор сталкивается с теми же вызовами, что и все мы, но он гораздо свободнее в выборе средств. Даже мучаясь проблемой приоритетов и выбирая между стилем и близостью к тексту, он всегда примет правильное решение. В том смысле, что оспорить его переводческое решение можно лишь абстрактно. Он – художник, он так видит! А уж когда речь заходит об игре слов, метафорах или словотворчестве, он с полным правом кромсает свой текст, отказываясь от непереводимых выражений, перефразируя себя и добавляя нечто новое. Как мы увидим на примерах произведений Беккета, автор может позволить себе римейк самого себя. А переводчик? Переводчику в подобной ситуации приходится принимать нелегкие решения как в морально-этическом, так и в профессионально-техническом плане. Причем, при любом исходе у него все равно найдутся критики. В 1957 году Беккет писал своему другу Томасу МакГриви: «Меня уже достал перевод – безвыигрышная битва. Если бы я мог набраться смелости, чтобы сбросить с себя этот груз… Я имею в виду – оставить его другим и попробовать что-то другое». Если сам Беккет называл эту битву безвыигрышной (cette bataille toujours perdue), то что говорить нам, простым смертным переводчикам? Получается, что не таким уж безоблачным для самого Беккета был переход между языками. Столкновение с «невозможным», которое вынужден преодолевать каждый литературный переводчик, приводило Беккета в отчаяние. В переписке с американским издателем Барни Россетом по поводу перевода на английский романа Fin de partie он не скрывает, что область авторского перевода для него – территория безысходности, неблагодарная и обреченная на провал работа!
Но не стоит понимать настроение Беккета слишком буквально, ведь первые шаги в литературе он делал именно в области литературного перевода и прошел серьезный путь профессионального становления. Например, в 1930 году журнал This Quarter опубликовал три перевода, подписанные S.B. Beckett. Затем начались творческие поиски – откровенные галлицизмы в Watt и англицизмы во французском переводе Murphy. По словам официального биографа Беккета Джеймса Ноулсона французский перевод Murphy был сделан в промежутке между 1938 и 1940 гг. в сотрудничестве с Альфредом Перроном. А шесть лет спустя, работая над текстом своего первого франкоязычного романа Mercier et Camier, Беккет прибег к помощи вдовы Перрона. В это время он уже восемь лет жил во Франции, из них семь лет со своей будущей женой Сюзанной Дешво-Дюмениль. Сюзанна помогала ему вычитывать тексты, воспринимать их на слух, но подробную вычитку делала именно Майя (Маня) Перрон. Преподаватель английского, она с пяти лет жила во Франции после эмиграции из России, обладала тонким языковым чутьем и помогала Беккету вылавливать в тексте англицизмы. Беккет считал, что Маня имела l’œil de lynx (глаз рыси), и еще долгое время он доверял ей вычитку своих произведений.
Первые попытки
Первую попытку писать на французском, минуя английский, Беккет предпринял до Mercier et Camier, написав за несколько месяцев до этого рассказ под названием Suite, превратившееся затем в La Fin. В своей рукописи, начало которой датируется 17 февраля 1946 г., Беккет переходит на английский и пишет на нем целых двадцать девять страниц. Но в середине марта автор окончательно определяется и уже в конце мая сообщает своему литагенту Джорджу Риви о завершении рассказа на французском языке (первая часть появится в июле в журнале Temps modernes). Вот так постепенно, буквально наощупь ирландский франкофил становится французским писателем. К англоязычной прозе Беккет вернется только через тридцать лет в романе Company (1980).
На тот момент Беккет еще пасует перед «невозможным» в переводе. Когда подходит момент для перевода романа «Моллой» (Molloy) на английский, он обращается к южноафриканскому поэту Патрику Боулзу – но ему кажется обременительным обрабатывать чужой перевод. Уж лучше переводить самостоятельно, и уже с 1954 года следующую часть трилогии «Мэлон умирает» (Malone meurt) он переводит на английский сам.
Любопытна судьба двух франкоязычных произведений Mercier et Camier и Premier amour, которые были написаны в 1946 году, а опубликованы в 1970 – после Нобелевской премии. Что касается романа Mercier et Camier, издателю довелось ждать перевод 3 года. Беккет жаловался на неспособность писать, мол, он чувствует себя bogged down by loathing of the original, он увяз в чувстве отторжения, которое вселяет в него оригинал. Ведь с момента написания оригинала прошло тридцать лет! Автор стал другим, изменился его стиль, изменилось его отношение к исходному тексту, поэтому он безжалостно вырезает, переставляет, удаляет целые страницы текста. По сути его перевод Mercier et Camier на английский стал римейком исходного произведения.
Premier amour
Рассмотрим некоторые переводческие решения Беккета в рассказе «Первая любовь» (Premier amour), права на публикацию которого в 1970 году Беккет очень неохотно уступил издательству Minuit. Герой новеллы, от лица которого идет повествование, приходит на могилу отца: «лично я, — говорит он, — ничего не имею против кладбищ». Оригинал: Personnellement, je n’ai rien contre les cimétières. Английский перевод: Personally, I have no bone to pick with graveyards. Переводчику было бы сложно решиться на такой каламбур. Через время главный герой находится в квартире Лулу. Опуская подробности их отношений в стиле абсурда, вспомним одну фразу: «На ее месте я б удалился на цыпочках»: à sa place, je serais parti sur la pointe des pieds. Перевод на английский: I in her shoes would have tiptoed away. Это уже не случайно закравшаяся шутка, а новый, наполненный иронией и сочными метафорами голос автора – переводчика, который спустя тридцать лет возвращается к собственному исходнику. Здесь мы наблюдаем прием, который стал классическим для беккетевского стиля – поместить образное, пусть и банальное выражение в такой контекст, который его полностью вывернет наизнанку. Исследователь творчества Беккета Жозеф Лонг называет этот прием термином déraillement (досл. «сход с рельсов»), т.е. съезжание смысла, его уход в сторону, когда автор сосредотачивает внимание читателя на тексте, но за счет «съезжания» создает особые условия прочтения, заставляя заглянуть между строк и увидеть двойное дно. С одной стороны, он строго придерживается правил отображения реальности, пусть даже сквозь призму своего необычного восприятия, а с другой – играет словами и смыслами, приводя сознание читателя в состояние поиска.
Company
Особый интерес представляет рассказ Company (1980), написанный на английском тридцать пять лет спустя после Watt. Он знаменует собой возврат к англоязычной прозе. Все так, как принято у Беккета: анонимный голос, слушатель в темноте, беспорядочные фрагменты прошлого, из которых вырисовывается причудливое я.
A voice comes to one in the dark. Imagine. To one on his back in the dark. |
Une voix parvient à quelqu’un dans le noir. Imaginer. Une voix parvient à quelqu’un dans le noir. |
Итак, есть кто-то, он лежит на спине в темноте, а с ним разговаривает незнакомый голос, рассказывая о прошлом во втором лице «ты» — старик ты семенишь тяжелыми шагами, мальчик ты выходишь из мясной лавки…. Текст выстраивается вокруг двух временных планов: прожитая жизнь, рассказанная во втором лице (в период просветления) и собственно момент высказывания, опять-таки во втором лице. Первое соответствует внешнему миру, макрокосму, контуры которого простираются от отцовского дома на западе до моря и горы на востоке. Второе символизирует микрокосм – закрытый, внутренний мир, темноту, в которой лежит пассивный слушатель.
В этом по-беккетовски условном контексте английский (исходный!) вариант значительно выигрывает перед французским переводом. По высказыванию Брайана Фитча, французская версия напоминает дидактический комментарий к исходнику. Разберем несколько примеров:
You are an old man plodding along a narrow country road. You have been out since break of day and now it is evening. Sole sound in the silence your footballs. Rather sole sounds for they vary from one to the next. You listen to each one and add it in your mind to the growing sum of those that went before. You halt with bowed head on the verge of the ditch and convert into yards…. The giant tot in miles. In leagues. How often round the earth already… Finally on side by side from nought anew.
При сопоставлении двух вариантов текста обнаруживается, что в переводном, т.е. французском тексте «съезжания смысла» не наблюдается.
Vieillard tu avances à petits pas pesants sur un étroit chemin de campagne. Tu es sorti à l’aube et maintenant c’est le soir. Seul bruit dans le silence celui de tes pas. Tu écoutes chacun et mentalement l’ajoutes à la somme toujours croissante des précédents. Tu t’arrêtes tête baissée au bord du fossé et convertis en mètres… L’énorme total en kilomètres. En lieues. Combien de fois le tour de la terre déjà ?…. Enfin en avant côte à côte de zéro à nouveau.
Sole sound in the silence your footballs – здесь «съезжание» работает обескураживающе благодаря игре слов, где football означает sole sound, поскольку речь идет о звуке подошвы (sole). Читатель попадает в плен двусмысленности, возникающей из двух прочтений – лирико-реалистичного и забавно-ироничного. В английском обыгрывается: Rather sole sounds for they vary from one to the next, и эта фраза целиком отсутствует во французском варианте.
Через несколько строк мы читаем: The giant tot in miles (l’énorme total en kilomètres) – английское слово tot имеет двойной смысл, обозначая сумму и маленького человечка. Именно это второе значение в сочетании с giant обеспечивает «съезжание смысла» и своего рода юмор. Совсем непростой прием, между прочим, так как он отсылает нас к понятиям детства и зрелости – маленький, новорожденный человечек стал взрослым, потом старым, и вся жизнь привела к одному моменту «на пороге» — on the verge, что на французский было переведено как «на краю ямы» или рва au bord du fossé. Но в английском verge в отличие от edge используется чаще всего в переносном смысле: именно на краю того ничто, которое вырисовывается в двусмысленности омофонов nought / naught (ноль / ничто) с чисто беккетовской идеей фикс об обновлении и необходимости все начать from nought anew. Французский вариант не смог передать глубины замысла.
Еще через несколько страниц нас ожидает подробное описание проселочной дороги с указанием названий: Ballyogan Road, Croker’s Acres, деревня Stepaside. Если сравнить английский и французский варианты этого отрывка, то в английском «съезжание смысла» буквально бросается в глаза. Латинизированная форма verisimilitude выдает ироничный оттенок, который набирает силы в where no truck any more, причем, во французском тексте этот грузовик отсутствует начисто. Дело в том, что английское truck выглядит двусмысленно: с одной стороны, грузовик, а с другой – сделка, обмен. В своем втором значении это слово используется не в самых положительных выражениях вроде I’ll have no truck with them. Вероятно, отсутствие этого предложения во французской версии объясняется именно утратой эффекта «съезжания». В этом маленьком отрывке много подобных уловок, например, фраза: As if bound for Stepaside (Tout droit sur Stepaside). Англоязычный читатель угадывает выражение step aside, т.е. отойти в сторону, сойти с дороги. Словно бы у персонажа нет другого варианта, кроме как подчиниться тексту, срезать путь, пройдя сквозь изгородь, и исчезнуть, как это бывает в конце старых фильмов.
Вернувшись к прозе на родном языке, Беккет сумел выгодно показать его полисемию. Уж не за тем ли он вернулся к английскому, чтобы подтвердить слова своего персонажа Мэлона: C’est un jeu maintenant, je vais jouer. Je n’ai pas su jouer jusqu’à présent ? — Теперь это игра, и я сыграю. Разве до сих пор у меня не получалось?
В статье использованы материалы исследований Жозефа Лонга (Joseph Long, National University of Ireland, Dublin).
Мы делаем коммерческие переводы и консультируем.
Звоните нам и пишите на почту:
+38 (067) 306−82−19